Я был одиноким отцом...

Андрей Дольский

Отец-одиночка – явление в нашей жизни не такое распространенное, как, например, сирота или безотцовщина, но я таковым являюсь уже 9 лет, и, вне зависимости от моего семейного положения, по отношению к своему старшему сыну, видимо, им и останусь.

Сейчас моему старшему сыну Дмитрию 18 лет, из которых он половину прожил без отца, половину – без матери. Несмотря на это, он растёт адекватным и не обозлённым на жизнь мужчиной, и я им горжусь, за себя и за его ушедшую слишком рано из жизни мать. С его мамой я познакомился во время учёбы, на первом курсе, с которого меня забрали в армию. Я служил в Москве (повезло, солдат категории А). В 1991 году, 8 марта, меня отпустили в увольнение, результатом которого стал «залёт» и свадьба в августе, аккурат после путча ГКЧП. На сохранении ребёнка настояли мои родители, особенно отец (сейчас ему 82 года – дай бог ему здоровья и долгих лет жизни), мать побесилась, потом успокоилась (сейчас у неё Дима вообще в любимчиках). Родители жены ещё больше были рады, а я просто не понимал, что происходит, пока в роддоме не получил свёрточек с синим бантиком. Оставалось мне служить ещё год.

Я зарабатывал увольнения, убегал в самоволки, халтурил (служил в армии токарем и автослесарем, деньги иногда зарабатывал), за ребёнком следили бабушки и его мама. Успешно дембельнулся в 1992 году и вернулся в совершенно другую страну, к отношениям, абсолютно не похожим на те, которые я себе представлял в своих романтических снах и планах на жизнь. 1990-е годы в нашей стране уже вошли в историю как годы беспредела и разгула, но я могу сказать, что даже в эти странные годы можно и нужно было рожать и растить детей – было весело и интересно жить. Жаль, но многие мои знакомые по учебе в колледже и школе лишили сознательно себя этой радости в молодые годы, а сейчас уже никак, только в церковь ходить осталось, грехи замаливать.

Я не буду погружаться во все перипетии жизни молодой пары, расскажу о другом.

В первый раз

В первый раз я почувствовал себя отцом-одиночкой, когда моя молодая жена заявила о сексуальной свободе и ушла в загул. На неделю. Мы жили тогда у её родителей, которые начали по-серьёзному употреблять алкоголь, и тесть, ныне покойный, спьяну сказал мне, что если я его дочь не найду – убьет внука. Пока он спал, я забрал Димку и уехал жить к своим родителям. Жены не было еще три дня, потом она позвонила (кстати, после этого я начал «чувствовать» её звонки), попросила к телефону сына, он услышал в телефоне её голос, обрадовался, заплакал, «надудонил» в колготки. Было возвращение, покаяние, попытка начать жить заново. За ту зиму мы попортили друг другу нервов много. Начали жить дальше, но сладкий воздух свободы слишком сильно пьянил, да и я уже перестал верить «возвращениям и покаяниям» и решил бросить всё это. Она ушла жить с сыном к своей бабушке, единственным условием нахождения там её с ребёнком было отсутствие рядом моего тестя. Мои родители потребовали от меня контроля за ребёнком, благо, жили мы недалеко, и я стал забирать сына на лето к ним на дачу. Был развод, очень лёгкий: имущества не было, ребёнка не делили. «Однушка» Диминой прабабушки оказалась «тихой гаванью» в то буйное время, что, в общем, положительно повлияло на психику ребёнка.

Потом у меня был другой брак, учёба, работа, но сына из внимания не выпускал: летом он был с моими родителями на даче либо ездил на море, осенью и зимой жил у своей прабабушки, в детский сад практически не ходил, в школу пошел нормально. Моя бывшая жена решила устроить свою личную жизнь и дома у Димы почти не появлялась, хотя были попытки ввести ребёнка в новую семью, но брака там не было, мать её нового молодого человека противилась. У меня до какого-то времени всё было легко: пошли деньги, во втором браке купили квартиру, детей не было, помимо второй жены были другие, не менее интересные женщины, в общем, жил припеваючи до поры до времени...

Мы остались одни...

Димина мама погибла в автокатастрофе в начале лета 2001 года, не дожив до своего 27-летия совсем чуть-чуть. Её сожитель был пьяным за рулём, остался жив. Мне дано было последним видеть её ещё живой, в коме, в больнице. Наверное, это был мне молчаливый укор, не знаю. Тяжелее всего было рассказать ребёнку о том, что его мамы больше нет. Дима был на её похоронах, сидел на поминках, и потом я забрал его, несмотря на попытки со стороны родственников его покойной матери оспорить моё право на воспитание и опеку собственного сына. Но привез я Диму не к себе, в квартиру моей второй жены, а к моим родителям. Почему? Моя вторая жена очень долго размышляла над этой ситуацией, а пока размышляла, я решил всё за неё и не стал с ней больше жить. В общем, ушел я сначала от родителей, а потом снова к ним вернулся, так как в той ситуации никто, кроме них, адекватно мне помочь не мог. Лето 2001 года прошло нормально, мы ездили с сыном в Крым, там он познакомился с одной из моих подруг, у них начал налаживаться контакт, но осенью стрессовая ситуация, в которой оказался ребёнок, начала усугубляться. Несмотря на то, что он учился в моей «бывшей» школе, где к нему отнеслись более чем лояльно, я был с ним гораздо чаще, чем раньше, и мои родители его очень любили, всю осень он уходил гулять и собирал каштаны, приносил их килограммами, говоря: «Я снова каштаны принёс…» А в глазах у ребёнка стояла тьма египетская. Мы не выкидывали каштаны, а вешали пакеты с ними везде, где возможно: они висели на дверных ручках, лежали на антресолях, вся квартира была в каштанах. Тогда я понял: ребёнок очень глубоко уходит в себя, нужно его как-то переключить. Я записал сына в секцию вольной борьбы, которой сам когда-то занимался, и спорт вдохнул в мальчишку новую жизнь. Первые соревнования, выигранные сыном, стоили мне стресса, которого я не испытывал со времён службы в армии и работы в Управлении государственной пожарной службы по городу Москве. Дима начал взрослеть, по-новому общаться, отмутузил всех своих «врагов» в школе, у него появилась мечта – стать членом школьного дискоклуба (чего он впоследствии и добился).

И, вроде бы, всё пошло нормально, только нам вместе с ним пришлось пережить ещё смерть любимой прабабушки, у которой он жил до смерти матери, смерть моего бывшего тестя, его деда, разборки по поводу его доли в квартире покойной матери (этим занимался я, меня вызвали на разговор «серые риэлторы», и ребёнка пришлось прятать и от спившихся до конца родственников, и от бандитов). Умерла и вторая прабабушка Димы – моя бабушка, но по этому поводу сын больше за меня переживал. Сына «кинул» с наследством родной дядя по матери, тут уже даже я ничего сделать не смог: никакого завещания от его прабабушки не нашли. В общем, к 13 годам из кровных родственников у него остались только я и мои родители. В этот период жизни я сделал вывод, что мой сын может либо любить, либо ненавидеть, и если он кого-то к себе приближает, то эту близость нужно беречь, иначе можно стать для него не врагом, а так, недругом, но недругом под острием меча. Вообще, дети не могут без острых чувств и эмоций, только пусть это чувство будет любовь, иначе, если ребёнок начинает ненавидеть, его ненависть разрушит всё вокруг.

Кризис

Кризис 14 лет у Димы пришёл резко, хотя обычно перед критическими ситуациями мне всегда во снах приходит его мама (вот она – сила подсознания!), и я уже знаю, что мой сын хочет ненужного. В связи со своей разъездной работой я запустил ребёнка. Итогом кризиса 14 лет было родительское собрание в школе, после которого бешеный папа гонял медалиста различных соревнований по вольной борьбе всеми подручными средствами по квартире, сильно кричал и добился того, что Дима восстановил статус-кво по учёбе, но окончательно поменял спорт на дискоклуб, о чём до сих пор жалеет, хотя сейчас спортом занимается, но уже для себя.

К тому времени в квартиру к родителям переехал мой младший брат с женой, мне пришлось уехать к себе, но мой сын сказал: не поеду в другой район, я смогу справиться здесь сам. Я ему поверил, и он справился. Хотя ему пришлось наблюдать внутрисемейные разборки между моим младшим братом его женой, регулярное пьянство и попытку выжить его из квартиры всеми доступными психологическими способами. Он приезжал ко мне, жаловался, но не оставался жить потому, что у него сформировалось собственное «я» в его жизненных перипетиях и он решил побороться за жизнь сам. После таких приездов моего сына я устраивал разборки со своим младшим братом, но добиться положительной атмосферы в доме моих родителей не удаётся до сих пор.

Взросление

А потом был кризис, связанный с моим третьим браком и рождением младшего брата. Мой старший сын начал ревновать, и ревность ему засти

По поводу мачех. Наиболее подходящую кандидатуру я упустил в 2001 году, после этого все женщины, бывшие со мной, в качестве второй мамы мною не рассматривались, а после того, как сыну исполнилось13 лет, он решил, что будет вежлив, но мамойникого никогда называть не станет (я и незаставлял), и у себя в комнате устроил «панте- он» из старых фотографий со своей мамой имной. Хотя, могу сказать, пользуясь статусомотца-одиночки, я решал свои сексуальныепретензии на жизнь довольно успешно, так какженщин, желающих «помочь» в воспитанииребёнка, оказалось предостаточно, за чтобольшое человеческое им спасибо. лала глаза очень сильно. Мне пришлось общаться с сыном так, как будто ему не 16 лет, а 6, и заставлять вспоминать этого уже гуляющего по девушкам молодого человека дела давно минувших дней, говорить, что ему внимания и любви уделялось не меньше, что он не брошенный, что ему предлагалось жить вместе, что мир крутится не вокруг него одного, что мой выбор спутницы жизни – это мой выбор, и я не позволю комулибо управлять моими решениями. Атмосфера не была сильно накалённой, но повозиться пришлось. Он до сих пор напряжённо вежлив с моей женой, но с младшим братом уже нормально общается, хотя завидует ему, как ребёнок детсадовского возраста.

Отмечая Димино 18-летие, я рассмотрел в конце концов друзей своего сына, оценил пришедших к нему девушек (кстати, к его девушке я отношусь «по-матерински», ревниво-придирчиво) и понял, что времени-то прошло ого-го! Казалось, всё было так недавно: осень 1991 года, роддом, мне выносят свёрточек с синим бантиком... А на могилу к его матери мы ездим каждый год. И, видимо, будем ездить вдвоём всегда, так как сын честно признаётся, что один не может находиться рядом с могилой женщины, подарившей ему жизнь. И там мы грустим вместе, он о своём, я о своём, хотя обычно мне с моим старшим сыном грустить не приходится.

Читайте далее: Как приручить Чеширского Кота